Эрик Маранго, муж Марии Эйсмонт, к 15-летию геноцида тутси разработал проект мемориала для руандийского города Бутаре. Фото: Илья Давыденко
У меня есть впереди еще несколько лет, чтобы сформулировать ответ на вопрос, который непременно задаст моя дочь — наполовину руандийская тутси. Геноцид 1994 года — часть истории ее семьи, и рано или поздно она захочет знать, как получилось, что многие ее родственники погибли такой ужасной смертью.
Официально на этот вопрос ответили: это была хорошо организованная и спланированная группой находящихся у власти хуту акция по уничтожению этнического меньшинства тутси. Но это все равно не объясняет, как могло получиться так, что большинство населения целой страны в одночасье потеряло человеческий облик, и вчерашние друзья и соседи превратились в жестоких убийц, разрубавших на части женщин, детей и стариков.
Маленькая страна
Руанда настолько маленькая страна, что шесть букв ее названия не умещаются на месте, отведенном ей картой мира. Один мой приятель — бывший военный из России — рассказывал, как вскоре после приезда в Африку получил письмо от мамы: «Сынок, целый день искали твою страну на карте. К вечеру нашли в сноске». Речь в этой истории, правда, о соседней Бурунди, но легко подходит и для Руанды. Как одинаково подходит для обеих стран название «страна тысячи холмов», но именно Руанда первая стала использовать этот бренд.
Страна ярких красок, с невероятно красной землей, удивительно зелеными пальмами и банановыми деревьями. По воскресеньям вдоль бесконечно петляющих между холмами дорог идут в ближайшую церковь на мессу группы мужчин, женщин и детей. Я помню, как всматривалась в лица этих взрослых людей, пытаясь угадать в их взгляде ответ на вопрос: что каждый из них делал в эти три месяца 1994 года — с апреля по июль? Каждый из них мог принимать участие в массовых убийствах, или, наоборот, прятаться в кустах, задерживая дыхание и беспомощно глядя на то, как расправляются с его родными. А мог прятать своих соседей, вслух призывая добить проклятое меньшинство, а вечером просовывая под дверь в подвал остатки ужина.
История завоеваний
Когда первые белые колонисты начали осваивать территорию Руанды, они увидели, что населяющие эти места люди хоть и говорят на одном языке и веруют в единого Бога, отличаются друг от друга. Скотоводы — высокие, тонкокостные, с европейскими чертами лица, а земледельцы — широконосые и коренастые. Выбор был очевиден: они будут использовать более привлекательное с их точки зрения меньшинство тутси для управления большинством хуту. Сначала немцы, контролировавшие Руанду как часть германской Восточной Африки, а затем бельгийцы, получившие контроль над этими колониями после Первой мировой войны, всячески подчеркивали привилегированность тутси и их расовое превосходство над хуту. В 1959 году, за три года до официального провозглашения независимости страны, хуту подняли восстание и взяли власть в свои руки. Тогда погибли тысячи тутси, десятки тысяч бежали в соседние Конго, Бурунди и Уганду. Тогда, в 1959 году, бабушка моей дочери пересекла границу с соседней Бурунди, оставив своего первого ребенка — двухлетнюю Флоранс — на попечение родственников. В те времена детей не убивали, девочка выжила и выросла, каждую минуту ощущая себя «чужой»: в школе, в университете, на улице.
В конце 80-х годов Флоранс встретила француза, вышла за него замуж и уехала во Францию. Перед отъездом она сказала мужу: «Хочешь сделать мне самый лучший свадебный подарок? Помоги мне найти мою маму». Прошло более 20 лет, шансов отыскать беженку в краю, где тысячи людей бесконечно перемещаются, спасаясь от войн, засух и природных катаклизмов, казалось невыполнимым заданием. И тем не менее сарафанное радио оказалось сильнее: довольно быстро молодоженов проводили к потерянным родственникам — маме, сестрам и младшему брату — моему мужу Эрику. Для меня эта встреча — самый яркий и любимый момент в семейной истории.
Дорога на Кигали
Повстанческое движение зародилось в Уганде — в лагерях, где нашли спасение тысячи бежавших в 1959 году руандийских тутси. Они рожали детей и рассказывали своим малышам, вырастающим в лишениях и нищете, о прекрасной Руанде, куда надо будет обязательно вернуться. В конце 80-х годов поколение, рожденное в угандийских лагерях и впитавшее с материнским молоком тоску по стране тысячи холмов, получило оружие и боевой опыт: они стали частью повтсанческого движения, свергнувшего угандийского диктатора Иди Амина. Новые власти Уганды были готовы отплатить военной помощью. Организованные отряды Руандийского патриотического фронта (РПФ) начали совершать набеги на Руанду, убивая солдат, полицейских и иных представителей властей хуту. Чем более дерзкими были эти вылазки, тем хуже становилась жизнь тутси внутри Руанды. Начали звучать призывы к «окончательному решению вопроса тутси».
Военные действия длились спорадически в течение трех последующих лет и завершились подписанием мирного соглашения, условия которого стороны, однако, не особо собирались соблюдать. 6 апреля 1994 года самолет, в котором президент Руанды Жювеналь Хабьяримана и президент Бурунди Нтариамира возвращались с международной конференции в Танзании, был сбит на подлете к столице Руанды Кигали. Власти обвинили в этом покушении РПФ и призвали избавиться от тутси. За 100 дней были убиты 77% всех проживавших на территории Руанды тутси, а также десятки тысяч хуту, пытавшиеся заступиться за своих соплеменников.
Равнодушие или соучастие
Всё это происходило при полнейшем бездействии международного сообщества. Американские военные в то время еще отходили от унизительно провальной операции в Сомали и были не готовы влезать в еще один африканский конфликт. Через неделю после начала резни госдеп призвал ООН вывести миротворцев из страны, заявив что «в Руанде нет никакой необходимости их дальнейшего присутствия».
Если США упрекают в равнодушии, то Францию — в соучастии. В недавнем 500-страничном докладе министерства юстиции Руанды французские власти обвиняются не только в том, что они знали о готовящемся геноциде, но в помощи организаторам резни. В докладе названы 33 фамилии военных и гражданских чиновников Франции, среди них ныне покойный бывший президент Франсуа Миттеран и бывший премьер-министр Доминик де Вильпен. В Париже эти обвинения отвергают и настаивают на том, что французские войска пытались защитить людей и действовали с санкции ООН. «Насколько всe могло бы сложиться иначе, если бы мы, мировое сообщество, приняли в свое время надлежащие меры»,— заявил недавно генсек ООН Пан Ги Мун.
Одновременно с началом резни с территории Уганды солдаты РПФ начали наступление на Кигали. Теперь настала очередь хуту бежать со своими детьми к границе Конго: мало кто из солдат РПФ собирался разбираться, что они делали во время геноцида — убивали тутси или пытались их спасти. Среди десятков тысяч хуту, погибших в Конго в результате набегов солдат РПФ, было немало женщин, детей и просто тех, кто никого не убивал.
Несовместимо с жизнью
800 тысяч человек — цифра слишком большая, чтобы уместиться в сознании. И, конечно, абсолютно безликая. За последние 15 лет силами международных благотворительных и общественных организаций удалось выслушать и записать сотни конкретных историй. Но вряд ли когда-либо удастся услышать историю каждого погибшего.
К тому моменту как я впервые оказалась в Руанде, со времени геноцида прошло уже больше пяти лет. Я слышала истории страшные и очень страшные. Об отцах, убивавших своих собственных детей за то, что их родили матери — тутси, о детях, убивавших своих матерей,— за то, что они не той этнической группы, о соседях, разрубавших на части соседей, с которыми накануне пили чай и делились рисом. Какие-то из этих историй были правдой, какие-то — нет, но даже самая страшная из придуманных — не страшнее тех, что случились в реальности.
В 2001 году я ездила в Руанду на похороны кузины моего мужа по имени Грация. Помню, как собравшиеся несколько десятков человек в ярких торжественных одеждах пели протяжными голосами какие-то прекрасные мелодии, а я удивлялась: как удается такому большому количеству людей, не получивших никакого музыкального образования, петь в унисон и не фальшивить. Помню, как кто-то из присутствовавших сказал мне, что покойница «умерла во второй раз, сейчас уже окончательно». Первый раз она «умерла» в 1994, когда ее изрубили мачете во время геноцида. Убийцы оставили ее в горе трупов, посчитав, что нанесенные ей раны несовместимы с жизнью. Но она выжила и еще семь лет после этого ходила со страшными шрамами на голове, пробуждая в одних муки совести, в других — болезненные воспоминания.
Фото на память
У моей невестки Флоранс есть фотография: она стоит на коленях, руки просунуты в своеобразные колодки, во взгляде — отчаяние, а рядом стоят улыбающиеся юноши. Ее однокурсники в университете так «развлекались». Это была «игра», от роли в которой нельзя было отказаться. «Было не больно, просто очень унизительно».
Я долго думала, сохранила бы я на ее месте документальное воспоминание о таком эпизоде. А потом поняла, чем эта фотография важна: она символизирует тот момент, когда всё еще не безнадежно. Когда еще никто никого не мучает, а только играет в мучения, но одни уже позволяют себе унижать других. Вмешайся кто-то в ситуацию в Руанде в то время, когда была сделана эта фотография, — возможно, геноцид удалось бы предотвратить.
